Одной из духовных констант в жизни римского народа было убеждение в недопустимости решать любое важное дело одному, без совещания с близкими, доверенными и опытными людьми. Обыкновение это полностью сохраняло свою силу и в I в. н. э. Ни один человек, от императора до крестьянина, не принимал сколько-нибудь серьезного решения единолично. Советоваться нужно было обо всем: продолжать ли лечиться или, если болезнь неизлечима, покончить с собой; выдать ли замуж дочь или пока воздержаться; приветствовать ли очередного претендента на престол или лучше сохранить верность правящему императору. Архитектор Витрувий в начале I в., писал, что, проектируя большие дома, необходимо предусматривать специальные комнаты для совещаний с друзьями. Сложившись в недрах общины и выражая ее веру в то, что не человек, а только коллектив есть носитель мудрости и опыта, это представление, как и многие другие того же происхождения, сохраняло свою роль нормы на протяжении всей римской истории. Если вспомнить о знакомом уже нам стремлении первых императоров связать свою власть с древними представлениями и нормами гражданской общины, становится понятным, почему они с самого начала соблюдали этот старинный обычай. На первых порах круг лиц, с которыми принцепс советовался, не был установлен официально и состоял из людей, чьему мнению император особенно доверял, – эта группа не имела даже определенного наименования, и принятое обозначение ее как consilium principis (Совет принцепса) представляет собой ученый термин нового времени. Отсюда – полная неофициальность, оперативность и деловая эффективность, отличавшая на протяжении всего I в. этот странный орган государственного управления, и отсюда же – его нейтральность по отношению к традиционной сословной системе. При Августе и Тиберии, когда республиканские связи и самих императоров, и режима в целом были еще особенно сильны и очевидны, в нем преобладали выходцы из старых аристократических родов – Кальпурнии Пизоны, Кокцеи Нервы, Эмилии Лепиды, Сальвидиены, Випиции. Уже и в эту пору, однако, государственный опыт и зрелость суждения не рассматривались больше как монополия знати. В Совет входят всадник Меценат, «новые люди» низкого происхождения – Випсан Агриппа и Азиний Галл, просто опытные военные. При всем своеобразии Совет принцепса не был изъят из реальной римской действительности, и процессы, характеризующие ее развитие, ясно сказывались и на нем. По мере сложения бюрократической системы управления обнаруживается стремление придать более упорядоченный, формальный характер и Совету. Помимо лиц, приглашаемых каждый раз для обсуждения данного вопроса, в нем появляются своего рода постоянные члены, входящие в Совет по должности или положению: со времени Клавдия – префект претория и префект анноны, со времени Гальбы, кажется, также консул следующего года, со времени Флавиев – дважды и трижды консулы и префект столицы, с конца века – сенатор, ответственный за римские водопроводы. Оттеснение от власти римской знати и про-винциализация управления империей сказались и на составе Совета. Если при Августе и Тиберии он был, в общем, весьма аристократичен, то при Клавдии в нем все (более заметную роль начинают играть всадники, например префект Египта с 7 по 4 г. до н. э. и префект анноны, по крайней мере, с 14 до 48 г. Гай Турраний или префект претория Лузин Гета. Примечательно, что при обсуждении положения, создавшегося в 48 г. в результате оскорбительных и опасных для принцепса действий его жены Мессалины, сначала спрашивают мнение Туррания и Геты, а не принимавших участие в этом же заседании консулярия (т. е. сенатора, который уже занимал должность консула) Ларга Цецины или трижды консула и цензора Луция Вителлин. Обсуждение этого дела в Совете принцепса показательно еще и тем, что фактически руководил его разбором императорский отпущенник Нарцисс, – он, таким образом, безусловно привлекался к работе Совета, если и не был его членом. Тенденции, обозначившиеся при Клавдии, усилились при последующих императорах: при Веспасиане в Совет входили отпущенник Клавдий Смирнский, выходец из социальных низов Эприй Марцелл, италики и провинциалы, при Домициане – всадник из египетских работорговцев Криспин, при Траяне – князек одного из мавританских племен Лузий Квиет и т. д. Эта эволюция должна была бы (или, по крайней мере, могла бы) превратить Совет в послушное орудие принцепсов в их борьбе с сенатом и включить его в конфликт «ревнителей старины» и «наглецов» на стороне последних. Отдельные редкие и не всегда надежные данные о подобной ориентации Совета имеются – в нем, по-видимому, разбирались в 65-66 гг. дела Калыгурния Пизона и лиц, подозревавшихся в участии в его заговоре; на эту сторону его деятельности при Домициане намекает в своей IV сатире Ювенал. Причины подобного сползания «третьей силы» к одному из полюсов в борьбе «оппозиции» и «доносчиков» были разобраны выше. В целом, однако, деятельность Совета была шире этой борьбы, и он отстоял от ее страстей дальше, чем любая другая общественная сила данной эпохи. Сферой его деятельности были, по выражению одного из древних историков, «право, внешняя политика и военные дела»54 – коренные вопросы жизни, а главное, развития государства. Последнее особенно важно. Рим превращался из олигархической городской республики, хищнически эксплуатировавшей огромные захваченные территории, в мировую империю, которая, чтобы выжить, должна была внимательно и со знанием дела руководить экономическим и политическим развитием провинций. Члены Совета императора специализируются на отдельных провинциях и районах. Сначала то были римские аристократы, годами остававшиеся в качестве наместников в одной и той же провинций – Сабин в Мёзии в 11-35, Силан в Сирии в 12-17, Гай Силий в Верхней Германии в 14-21 гг. Позже в этой роли выступают уроженцы провинций, способные сообразовать местные интересы с общегосударственными. Так, член Совета египтянин Тиберий Александр бый Дефектом Египта и военно-поллтическим консультантам Корбулона, а позже Веспасиана и Тита по всему переднеазиаскому региону. Формирование империи как единого целого предполагало выработку соответствовавшей этому целому правовой системы. Соответственно неуклонно возрастает роль выдающихся юристов, теоретиков и практиков, привлекаемых в члены Совета независимо от их происхождения. При Тиберии в него вошли крупнейшие юристы того времени – Кассий Лонгин, Кокцей Нерва (дед императора), один из создателей системы римского права – Массурий Сабин; Лонгин оставался в Совете при Клавдии и Нероне. При Домициане в него вошел Пагаз, при Траяне – Нераций и Яволен Приски. Членом Совета по положению как префект претория был замечательный мыслитель и величайший юрист древности Ульпиан. Биограф императора Александра Севера замечает, что он не принимал сколько-нибудь серьезных решений, не посоветовавшись с входившими в число его приближенных 20 видными юристами. Законов, определявших практику престолонаследования, в Риме периода Ранней империи не существовало. Приходя к власти самыми различными путями – от принятия ее по наследству от отца (Тит) до усыновления предыдущим императором (Тиберий, Траян), от закулисных сделок (Калигула, Нерон, Адриан) до захвата престола силой (Отон, Вителлий, Веспасиан), императоры часто видели в своих предшественниках врагов. Чувство это, если дать ему волю, могло завести их очень далеко, толкнуть на отмену ранее принятых законов, нарушить преемственность власти и всего поступательного развития государства. Есть много оснований думать, что именно Совет не давал этой возможности реализоваться и обеспечивал преемственность управления империей. Выше уже шла речь о том, что члены Совета, как правило, сохраняли свое положение при смене императоров; нередко они привлекали в Совет своих сыновей и внуков. Тем самым преемственность между царствованиями и поколениями в осуществлении единой имперской политики обеспечивалась хотя бы уже чисто физически. Трижды – при Калигуле, в последние годы Нерона и в последние годы Домициана – императоры были на пороге того, чтобы оборвать эту нить, и все трое заплатили за это жизнью. Люди, входившие в Совет, понимали, что империя важнее императора, что римский мир должен развиваться независимо от страстей и капризов того или иного правителя. «Восемьсот лет возводилось здание Римского государства, -сказал Тацит, одно время тоже заседавший в Совете, -и всякий, кто ныне попытается разрушить его, погибнет под развалинами»55. Поэтому при всей своей соотнесенности с придворными интересами, с террором и внутрисенатской борьбой Совет не мог никому позволить втянуть себя в них целиком. За время правления Флавиев известно 38 сенаторов – членов Совета; Адриан «в Риме и в провинциях непрестанно разбирал дела при участии консулов, преторов и самых видных сенаторов»56. Это не мешало тому, чтобы, как выразился однажды император Клавдий, «стягивать лучшие силы отовсюду»57 и привлекать их к работе Совета. Сенаторы и несенаторы, римляне и провинциалы входят в состав Совета «на равных», нейтрализуя саму противоположность людей, принадлежащих римской традиции, и людей имперской новизны. Сколько бы ни входило в Совет сенаторов, то не был сенатский орган, он, напротив, в определенных отношениях заменял сенат, но это не был и орган антисенатского меньшинства. Сенаторы, всадники, иногда отпущенники, кадровые военные, провинциальные администраторы, ученые юристы не имели и не могли иметь общих интересов и общей позиции в борьбе сенатских группировок. Им было не до того. Они подготовляли переход от социального, идейно-политического и нравственно-психологического ромоцентризма (проявлявшегося либо в преданности римской традиции, либо в страстной борьбе с ней) к мировой империи с ее особой, безразличной к полисным традициям административно-политической структурой, жизненным укладом, идейными, нравственными и эстетическими представлениями.
Кнабе Г.С. ‘Корнелий Тацит’ – Москва: Наука, 1981
Отправить ответ